День револьвера - Страница 46

— Это была не магия.

— Не магия? — удивился я. — А что?

— Шелковая леска.

— Вот как… — протянул я. Стреножившая гоблина нить выглядела очень тонкой, и если это и впрямь леска… эй, какого орка я здесь делаю?! Дайте мне саквояж таких лесок, перенесите на виксбергскую пристань — и клянусь, еще на полпути к Новому Орлеану мне потребуется второй саквояж, нет, большой мешок для денег, а очередь покупателей будет длиннее самой Миссисипи.

— И бегаешь ты здорово. Я и не думал, что в платье можно так бегать.

— Правильно думал. В том, что ваши женщины носят обычно, даже ходить неудобно. Поэтому в моем платье…

Я поднял голову как раз вовремя, чтобы заметить, как между складок мелькает что-то светлое.

— …по бокам идут два выреза.

— Ловко устроено, — пробормотал я, надеясь, что кончики ушей и щеки надежно замаскированы слоем пыли. — По виду и не скажешь.

— Так и было задумано.

Облизав пересохшие губы, я попытался сосредоточиться на узле. Получалось неважно — мысли упорно возвращались к… наверное, это все же был не хвост, а нога. От колена и м-м-м-м… выше. Ох. А ведь если хорошо подумать, платье с такими вырезами удобно не только для беганья, но и во множестве других слу…

— Давай я все-таки помогу.

— Не надо, я уже почти… — узел распался окончательно, и я, растянув горловину, сунулся в мешок. — Вот дерьмо… ой, прости, я хотел сказать, похоже, вода в другом мешке.

— Тогда в соседнем. Те два, что с этой стороны, собирала я.

Со вторым узлом я справился вдвое быстрее — но еще в процессе развязывания у меня начало зарождаться одно жуткое подозрение…

— ТОЛСТЯК!!!!!!!!!!!!!!!

Убегать гоблин в этот раз не стал — видимо, ему вполне хватило и одной попытки для осознания малой перспективности данного занятия. Он просто замер на месте.

— Подойди. Сюда.

— Ва-аще-то, — нагло скалясь, заявил зеленошкурый, — нам в ту сторону. Так шта лучше я вас подожду, ну чтоб два раза не ходить.

Если Толстяк надеялся, что за время подхода к нему я остыну, то его ждало разочарование. Вернее так — бурлившая во мне злоба успела выкипеть, осесть и заново сконденсироваться в чистую, как дядина самогонка, ярость.

— Где вода, Толстяк?

— Вода? — недоуменно повторил гоблин.

Если он скажет: «какая еще вода», убью на месте, спокойно подумал я.

— Какая еще вода?

* * *

Вода была холодная и невероятно вкусная. Казалось, она лилась прямиком с небес и я пил её, жадно подставляя рот, стараясь не упустить ни капли. Пил, пил… и все никак не мог полностью утолить жажду.

Это было счастье — настоящее, незамутненное. Даже и не думал, что можно быть настолько счастливым… или я умер и уже в раю?

— Кажется, в себя он приходит.

Произнесший это голос был мне незнаком. Легкий акцент… кажется, ирландский. Могут быть в раю ирландцы? Конечно же могут! Да их наверняка там тьма-тьмущая… как и везде.

— Плесни еще, Малкольм.

А вот этот голос я знал, правда, в менее хрипящем варианте. Могут ли в раю быть гоблины? Очень сомневаюсь. Тогда где же я?

Открыв глаза, я увидел склонившееся надо мной лицо. Темные глаза, черты из тех, что принято называть «благородными», седые волосы, необычно гладкая и светлая для этих мест кожа. На вид ему было шестьдесят, а на деле могло быть и куда больше. Встречаются такие среди стариков — перейдя на очередную ступеньку возраста, они садятся на неё, раскуривают заветную трубочку и следующие десять-двадцать-сорок лет почти не меняются.

А затем я сообразил, что два толстых отростка изо лба чуть повыше бровей — это рога.

— Г-господи Исусе! — прохрипел я, пытаясь левой рукой нащупать крестик на шее, а правой — рукоятку револьвера. — Спаси и сохрани!

Крестика не было, под пальцами скользила пустая цепочка — и такой же пустой была кобура.

— С-сгинь!

Демон, конечно же, и не подумал выполнять это пожелание. Вместо этого повернулся к стоявшему рядом гоблину и укоризненно качнул головой.

— Опять не предостерег ты впервые идущих ко мне.

— Не ушпель, — Толстяк потер шею. — Как раж хотель сказать… но не ушпель.

Я наконец-то нащупал крестик — на затылке. Собственно, когда лежишь на спине, да еще с наклоном в сторону головы, там и стоит искать всякие шейные побрякушки.

Заодно я нащупал там еще кое-что. Большую шишку.

— Твой револьвер у меня, — сказала Лисса, протягивая упомянутый предмет рукояткой вперед. — Извини, но другого выхода не было.

— Можно было попросить, — буркнул я, садясь. — Вежливо. Иногда это помогает.

— Не в этот раз. Ты бы сломал ему шею раньше, чем я дошла до середины: «Мистер Кейн, пожалуйста, будьте любезны разжать пальцы…»

— Он и так меня ешва не прижушил.

Возможно, мы все об этом еще пожалеем, подумал я, но произнести вслух в присутствии человека… то есть, существа в сутане — не рискнул.

— Насколько ведом твой характер мне, — сказал Малкольм, — полагаю, не столь уж виноват юноша сей.

— Виноват? Да меня бы любой суд оправдал!

— Кроме людских судов, есть и иные, — возразил Малкольм. — Взять для примера совесть — стократ жестче людских бывают приговоры её.

Я промолчал, но, видимо, и молчание мое достаточно красноречиво заявило — мистер Совесть Кейна Ханко единогласно голосует за повешенье гоблина по имени Толстяк на первом же подходящем кактусе.

— Сейчас вы иначе можете думать. Но с возрастом, — прервавшись, Малкольм нагнулся, зачерпнул горсть песка и принялся медленно высыпать его обратно на землю, — люди меняются. Так было, есть и будет. Поверьте, юноша, поверьте тому, кто видел больше людских судеб, чем песчинок в этом бархане. Я знаю, о чем говорю.